Сражение

Аттила стоял на пологой возвышенности под тремя березами, листья которых колышет утренний ветер. Вокруг до горизонта раскинулось чистое поле с перелесками. Разведка доложила, что войска Аэция идут по этой дороге. Аттила поставил свою армию, гепидов Ардариха и других пеших германских союзников в центре. Король Валамир будет командовать левым крылом, состояшим в основном их остроготской конницы. Хан Эллях — правым крылом, состоящим из воинов народа ак-ат-сэри и войск других восточных гуннских народов. Сзади войск находились остатки древнего кольцееобразного укрепления и дополнительные лагеря, составленные из расположенных по кругу телег и кибиток. Там была оставлены надежные войска для охраны трофеев войны и прикрытия кавалерии, оступающей для отдыха и приведения себя в порядок.

Сначала появились визиготские и аланские конные разведчики. Потом появилась вся вражеская армия в боевом порядке. В центре шли римские легионы и другая пехота. Против войск Валамира оказались визиготы Теодориха. Против Элляха — бургунды Гондиока и аланы Санджибана. Римская пехота была выстроена в каре и закрыта большими щитами и ощетинилась длинными копьями против атак кавалерии.

С обеих сторон войска начали медленно перестраиваться. Римляне и гепиды построились друг против друга на одном из флангов, защищенном от обхода рекой. Франки и другие пешие союзники римлян оказались в центре с аланами и бургундами. Аттила перестроил своих гуннов, чтобы нанести сначала удар по аланам и бургундам. Он сосредоточил всю свою германскую пехоту против пехоты противника, усилив ее конниками Элляха, прикрывающими фланги и тыл пехоты своих союзников, компенсируя тем самым численное превосходство пехоты римлян и их союзников. Визиготы и остроготы остались стоят друг против друга. Время шло. Никто не хотел начинать атаку первым. Аттила тянул время, чтобы было меньше потерь среди своих воинов. У Аэция была только одна мысль — выстоять, о наступлении на армию Аттилы он даже не думал. До этого они оба мало спали, вспоминали годы своей дружбы. Они знают друг друга сорок шесть лет и почти сорок лет были друзьями. И вот теперь судьба их свела на поле брани!

Уже три часа дня. Вокруг гуннского собралась густая толпа командиров, ожидающих приказа. Вдруг Аттила решил взбодрить этих уставших от непривычно долгого ожидания верных соратников и самому решиться начать наконец битву против бывшего друга. Он начал с пафосом в голосе:

— После стольких славных побед над таким количеством народов, что мы теперь близки к завоеванию мира, было бы глупо и смешно для меня самого попытаться вдохновить вас словами, как людей, не умеющих сражаться. Оставим такие слова начинающим генералам, которые обращаются к неопытной армии: такие речи недостойны ни меня, ни вас. На самом деле, кто лучше вас умеет воевать? Что может быть лучше для смелых, чем мщение с оружием в руках. Многие из вас проливали свою кровь за защиту Галлии, по просьбе Аэция, который нам изменил и мы накажем его! Мы сейчас кинемся на врага: атакуют первыми наиболее смелые. Мы презираем это сборище разных народов, не ладящих между собой: их объединяет только страх.

Аттила показал рукой в сторону противника:

— Вы видите, как перед началом сражения они боязливо жмутся друг к другу на высотах, вскоре мы сгоним их оттуда. Для римлян страшна малейшая рана или даже царапина. В то время как они, укрывшись щитами, будут скучиваться в неподвижные массы, атакуйте алан, бургундов и визиготов. Надо быстро победить их конников, перерезать тем самым нервы и сухожилия вражеской армии.

У командиров загорелись глаза, они сжали сильнее рукоятки своих мечей, древки своих копей.

— Киньтесь на врага с обычной для вас яростью и смелостью. Вы гунны: покажите вашу решимость, превосходство вашего оружия. Пусть раненый убивает своего противника, а тот кто не ранен — их истребляет. Кому предназначено жить — выживут, а тем, кому предназначено умереть, тем не избежать смерти и без войны. Враг не выдержит нашего удара!

Аттила вынул меч из ножен и поднял к небу. Тотчас заиграли трубы. Командиры вернулись к своим подразделениям. Аттила крикнул:

— Атакуют наиболее смелые! Гунны, вперед!

***

В начале сражения, когда налетели друг на друга визиготские и остроготские конники, держа двумя руками свои длинные копья, король Теодорих был смертельно ранен остроготом Андагис (Andagis) из царского рода амаль. Визиготы в горячке боя сначала не заметили смерти своего короля, растоптанного кавалерией.

Салвьен был в середине римского каре, недалеко от Аэция. Он видел, как пошла в атаку гуннская конница, как налетели друг на друга остроготы и визиготы. Главные силы гуннской кавалерии кинулись на алан и бургундов, не обращая никакого внимания на римскую пехоту. Римские и гепидские, франкские и германские каре медленно сблизились и начали сражаться. Римляне при этом должны были отражать копьями частые наскоки кавалерии Элляха с боков и тыла, прикрываясь от тучи стрел стеной щитов. Многоопытному Салвьену было непривычно видеть легионеров, надевших ненавистные им тяжелые шлемы и доспехи.

Гунны обратили в бегство аланских и бургундских всадников и значительная часть их конницы исчезла за горизонтом, преследуя эти бегущие в панике две армии римских союзников. Аттила, разумеется, остался с частью конницы, чтобы командовать сражением со своего лагеря. Видя, что гуннов с Аттилой не так много, на его армию налетели осмелевшие визиготские конники. Но перестроившиеся и передохнувшие, после традиционного для их тактики временного оступления в лагерь, остроготские конники набросились с новой силой на визиготов. Так как теперь многие готы не имели копей, оставшихся на телах убитых противников или их коней, воины в основном дрались мечами. Причем многие гуннские воины имели по два меча — шпагу на правой руке и короткий палаш на левой. Некоторые сражались оружием на древке с одним режущим и другим колющим концом. Вскоре Аттила увел своих воинов на отдых в лагерь и отогнал приблизившихся к лагерю визиготов тучей стрел.

Опасаясь массированного удара гуннов и готов после передышки, визиготская конница разделилась на несколько частей. Вскоре гуннская и готская кавалерия рассеялась на отряды, которые занялись преследованием друг друга по всему огромному пространству Каталаунских полей. В крайнем случае визиготские всадники спасались среди римских каре и выходили снова, когда удалялись окружившие каре гуннские всадники, привлеченные преследованием других отрядов конницы противника.

Салвьен видел только небольшой фрагмент сражения и не знал, что происходит на других участках. Аэций тоже начал подавать признаки беспокойства. Римляне, занятые непрерывным наблюдением за маневрами конницы, построенные в непробиваемые каре, медленно теснили пехоту противника, надежно прикрытую конницей и поэтому сражающимися со спокойной уверенностью. Аэций, пользуясь временным отсутствием кавалерии противника, вдруг вышел сзади из каре и побежал по направлению к другому римскому каре, стоящему на более возвышенном месте и занятому защитой, скрывающихся внутри отрядов кавалерии. Некоторые отряды входили в каре с одной стороны, затем выходили с другой стороны и мчались во вес дух, чтобы исчезнуть за холмами. Салвьен подумал: «Дети! Зеленая молодежь! Они больше играют чем сражаются! Хотят дотянуть до темноты.» Потом он вспомнил, что это был приказ Аэция: играть в такие игры, чтобы продержаться против превосходящих сил конницы противника. Через некоторое время Салвьен тоже перебежал к соседнему каре и стал искать Аэция:

— Где патрис?

Солдат устало посмотрел на него и показал рукой в сторону другого каре, еле видимого в наступающих сумерках:

— Он пошел в ту сторону.

Наступила темнота, у гуннов затрубили сигнальные трубы. Германская пехота в порядке отошла к месту, куда их звали невидимые трубачи и сигнальные огни. Римляне, не получив никакой общей команды, остались с союзной пехотой на месте, сблизив свои каре или заняв высоты. Основные силы визиготов предпочли удалиться на безопасное расстояние и рассосредоточились по цепочке Ремских гор, окаймляющих с запада Каталаунские поля. Принц Торизмонд, пользуясь темнотой, со своим отрядом напал на гуннский лагерь, но был ранен в голову и чуть было не попал в плен.

Где же был патрис Аэций? Он появился глубокой ночью в сопровождении отряда визиготов, нашедших его. На вопросы Салвьена и других окруживших его офицеров, возбужденный патрис объяснил:

— Я заблудился в темноте. Потом наткнулся на гуннский лагерь. Мне удалось убежать.

Пришлось часто прятаться в траве или в кустах от возвращавшихся в свой лагерь гуннских конников.

Все были потрясены. Их командующий чуть не попал в плен! У Салвьена и некоторых других офицеров мелькнула одна и та же мысль: «А не встречался ли на самом деле Аэций со своим другом Аттилой?»

***

Наступило утро. Каталаунское поля до горизонта были усеяны мертвыми и ранеными воинами и лошадьми. Это были в основном перебитые при убегании аланы и бургунды, за которыми гуннские части гнались до наступления темноты. Аэций старался взбодрить своих легионеров, не понесших большие потери:

— Мы победили! Кавалерия ничего не может сделать с нашими каре. Гуннам ничего не остается делать как оступить.

Он перестроил свою пехоту и выдвинул на удобное место недалеко от лагеря Аттилы. Патрис направил всем каре одно и то же сообщение:

— Гунны фактически окружены! С другой стороны находятся визиготы.

Стоящим в строю пехотинцам было невозможно проверить это утверждение. Так хотелось этому верить! По всему полю разъезжали отряды всадников, подбирая раненых и собирая оружие. Подходившие ближе всего к римским каре всадники были действительно визиготами. Впрочем было трудно отличить их от остроготов.

Воины вынули свой походный паек и позавтракали. Выпили вино. Стало веселее. Франки осмелели и строем направились в сторону гуннского лагеря, но были отогнаны тучей стрел и залпами катапульт. Аэций крикнул воинам:

— Катапульты нам не страшны. Если они выведут их и начнут устанавливать, то мы переместим наши каре на соседние высоты.

Салвьен невольно полюбовался на мужественного генерала. Он почти забыл про свои недавние подозрения. Визиготские всадники привезли в бурдюках еще вина. У всех резко поднялось настроение.

***

Аттила был доволен. Вражеская кавалерия была разгромлена. Трупы аланских и бургунских воинов усеяли Каталаунские поля на расстоянии многих десятков километров. Они бежали настолько стремительно, что убитых на самом деле было не так много как казалось. Визиготы были деморализованы после смерти Теодориха и ранения принца Торизмонда. Они спустились с Ремских гор только, чтобы найти труп своего короля и подобрать раненых товарищей. Разумеется, гунны им не мешали. Шаман был прав. Гуннские богатыри, погибшие при осаде Тулузы, отомщены. Аттила наградил смелого и благородного острогота Анданиса за его подвиг. Будет чем гордиться его потомкам!

Много воинов потерял народ ак-ат-сэри при конных атаках на римские каре, предпринятых чтобы помочь оступавшей союзной пехоте. У Аттилы нет более никакого желания терять своих воинов в атаках против построенных «черепахой» легионеров, хорошо натренированных Аэцием. После такой победы надо спокойно вернуться домой. Аттила сказал своим генералам:

— Пусть сегодня и завтра воины отдохнут и спокойно выспятся перед дальней дорогой. Они этого заслужили.

Потом он повернулся к Едекону:

— Проверь осадные машины. Сожги сломанные и тяжелые для перевозки, сняв все нужные тебе детали. На этом костре мы сожжем наших погибших наиболее смелых и знатных богатырей, чтобы их могилы не осквернили враги.

Аттила заметил, что рядом с Едеконом стоит его сын:

— Я даже не знал, что твой сын принял участие в этом сражении. Я вижу, что стал прекрасным воином. Весь в свою германскую мать. Высок, красив и строен. Почти не чувствуется восточной крови. Как его зовут?

— Одоакр. ответил довольный отец. — Шаманы сказали, что он будет основателем нового большого королевства.

Аттила улыбнулся:

— Иногда их предсказания сбываются.

Стоящему рядом Оресту не понравился слишком, на его взляд, самоуверенный вид молодого воина.

***

Над гуннским лагерем поднялся дым огромного костра. Римские воины, большинство из которых были галлами, встрепнулись:

— Смотрите, какой большой костер!

— Несомненно, Аттила в отчаянии от своего поражения и хочет броситься в огонь. Наши герои тоже так делали.

Салвьен непроизвольно улыбнулся: у гуннов нет обычая кидаться, как галлы, в огонь из-за поражения, они предпочитают умереть в неравном сражении и оставить потомкам память о своем последнем подвиге. Аэций тоже улыбнулся, но быстро погасил свою улыбку и сказал громко:

— Мы победили!

Галлы продолжали возбужденно обсуждать это чрезвычайное событие:

— Помните, как когда-то Юлиус Сакривор сжег после поражения свой дом возле Отена и кинулся в пламя со своими соратниками.

— Так же поступили Юлиус Флорус и его соратники в Арденнских горах.

— А Сабиниус только сделал вид, что кинулся в пламя.

— Он потом девять лет скрывался со своей женой в пещере.

Салвьен поморщился, услышав имена знаменитых галльских мятежников прошлого. Вот какие кумиры у этих так называемых римских легионеров!

В это время подошел конный отряд во главе с Торизмондом, у которого была забинтована голова. Аэций радостно привествовал молодого гота:

— Приветствую Вас, принц Торизмонд!

Готы поправили его:

— Король Торизмонд! Мы его только что избрали королем!

Аэций принял серьезный и грустный вид:

— Я выражаю Вам от имени императора Валентиньена и от своего имени самые искренние соболезнования по поводу героической смерти Вашего отца короля Теодориха. Я желаю Вам долгих и счастливых лет правления!

Торизмонд сошел с лошади и подошел к патрису:

— Спасибо! Мы нашли тело моего отца и похоронили на холме рядом с местом его гибели. Мне надо с Вами поговорить об очень важном деле.

Они удалились от других. Торизмонд сказал тихо:

— Во избежания смуты в нашем королевстве я должен срочно вернуться с армией в Тулузу. Вы знаете, что у меня три родных брата. С их стороны возможна попытка захвата власти.

Он посмотрел вопросительно на Аэция, который быстро пришел в себя и ответил:

— Для меня это является полной неожиданнастью, но я Вас прекрасно понимаю. Другого выхода у Вас действительно нет!

Аэций обнял молодого короля:

— Я благодарю Вас за беспримерное мужество! Передайте мою благодарность всем вашим героическим воинам. Вы вошли в историю!

Торизмонд попрощался, вскочил на коня и ускакал со своим отрядом. Легионеры не заметили ухода визиготов из своих лагерей на синеющих далеко Ремских горах. По Каталуанским полям по-прежнему бродили отряды всадников, подбираюших раненых и собирающих оружие.

***

На следующий день всадники стали собирать и хоронить своих павших боевых друзей. Некоторые из них подошли близко к римским каре. Солдаты встепнулись:

— Это же гунны! А где визиготы?

Гуннские и остроготские воины, занятые своим делом, пропускали беспрепятственно римские телеги с вином, ветчиной, сыром и свежим хлебом. На поле появились монахи, подбирающие раненых римлян и их союзников. Многие были спасены визиготами и уже находились в окрестных монастырях. Постепенно все успокоились.

Всадники окончили свою печальную работу и исчезли. Потом вдруг заиграли трубы в гуннском лагере, послышались звуки команд. Вздремнувшие было после вкусного обеда и нескольких кубков местного каталаунского или по другому шампанского вина, в те времена еще не шипучего, римские и франкские воины начали строиться, испуганно протирая глаза. Прошло совсем мало времени и гуннская армия в безукоризненном порядке с развивающимися тангрианскими знаменами, эскадрон за эскадроном, начал покидать Каталаунские поля.

Салвьен невольно полюбовался этим незабываемым зрелищем, своеобразной демонстрацией мощи и дисциплины гуннской армии. Тысячи телег с трофеями прошли перед носом римлян и оставшихся еще с ними союзников. Но ни у кого из них не возникло ни малейшего желания еще раз попробовать помериться силой со степными воинами и их отважными германскими союзниками.