Банкет

Орест и Салвьен долго не могли уснуть, оживленно обсуждая все услышанное и увиденное за эти три дня с пришедшим вечером к ним Сабиром. На следующий день они втроем сходили в баню и поплавали в каменном бассейне в полуподвальном этаже главного дворца. Других купальщиков почти не было, так как летом гунны явно предпочитали купаться в реках и озерах.

Небольшая прогулка по городу, и вот уже время идти на званый ужин. Большинство приглашенных уже стояли кучками перед входом в банкетный зал. Слышались обрывки фраз на разных языках, сливающиеся в нестройный гул. Вскоре двери зала открылись, и гости стали входить в зал. При этом каждый гость получал разрешение переступить порог только выпив за здоровье и благополучие хозяйки. После этой церемонии их провели в отведенное им место в зале. Стол Кере-куо и ее диван, покрытые коврами и тонкой тканью, были расположены на возвышенной эстраде в середине, несколько ступеней вели к этой царской ложе. Принц Эллях сел рядом с матерью.

С двух сторон были установлены ряды маленьких круглых столов, рассчитанных каждый для трех или четырех приглашенных; более почетной была правая сторона. Римлян с Онегезом и его женой посадили на правую сторону. Сабира увели в левую сторону.

По знаку Кере-куо женщина в белом платье в сопровождении девушки, держащей поднос с пищей и вином, подошла к камину в конце зала и с краткой молитвой накормила духа огня. Салвьен вспомнил недавний ужин в вилле Татулла в Петавиуме и такой же римский обычай в исполнении Ореста.

Каждый стол обслуживали свой виночерпий и молодая женщина или девушка. Посуда была деревянной, очень изящной работы, ложки серебряными, кубки золотыми. Большинство людей пользовались своими ножами, которые были неизменным атрибутом одежды гуннов, даже женщин и девушек, как и серебряные и золотые пояса. Пояса женщин были уже, для мужчин они служили знаком отличия. Только хан, принцы и князья больших племен имели право носить пояса, составленные из золотых прямоугольных пластин с рельефными мотивами в «зверином стиле». Большинство гуннов носили серебряные пояса.

Каждый стол имел свое почетное место, и Салвьен отметил про себя, что на почетное место соседнего стола села дама в белом платье, которая только что совершила молитву духу огня. Жена Онегеза оказалось гунской женщиной «греческого типа», как и Кере-куо, но менее красивой. Она была одета в греческое платье по последней константинопольской моде, но носила массивное серебряное колье с круглым диском в центре, внутри которого было четко выгравирован равносторонний крест.

Банкет начался. Кере-куо подняла небольшой изящный золотой кубок с вином и предложила тост за наиболее почетного гостя, который поднялся со своего места и таким же образом высказал свои уважительные пожелания царице.

— Мне кажется, что я на банкете царицы Клеопатры.— сказал задумчиво Орест.

— Наша молодая царица не развратная намалеванная кукла! — резко возразил Онегез.

Жена Онегеза примирительно сказала по-гречески:

— Орест очевидно хотел сказать, что наша царица столь же ослепительно красива. Я недавно в городской библиотеке читала рассказы о Клеопатре. Скажите, это правда, что в Риме двадцать восемь библиотек?

— Сейчас меньше, — сказал Орест. — Некоторые сгорели в 410 году во время готского нашествия. Есть библиотеки, содержащие по десять и даже двадцать тысяч рулонов и книг.

— Удивительно! Наша единственная публичная библиотека имеет не больше пяти тысяч книг.

Силвьен заметил:

— Вы и Кере-куо похожи на греческих богинь. Интересно, что большинство гуннов внешне отличаются от нас, но многие отличаются только по одежде.

Онегез сказал:

— Кере-куо и моя жена Айта присходят от племени сака. Гунны считают сака более древним народом чем они и своими учителями в ремеслах. Мы греки их называем скифами, что означает «кочевник».

Салвьен заметил:

— Аланы, которых теперь много в Галлии, тоже считают себя скифами.

Жена Онегеза уточнила:

— Азиатские саки говорят на гуннском диалекте.

Постепенно воцарилась непринужденная атмосфера. Онегез больше не грубил. Банкет длился долго, так как столы накрывались три раза, как и у римлян. Ужин проходил как театрализованное представление, что его еще более сближало с римскими вечерними банкетами «сена».

Кере-куо произнесла еще несколько тостов за почетных гостей. Про Ореста она сказала коротко:

— Я приветствую посла Ореста и рада, что мы принимаем все чаще римские посольства. Это помогает взаимопониманию. Предлагаю тост за здоровье посла!

Орест встал, поклонился царице и сказал.

— Я в детстве имел честь сопровождать принца Аттилу из Равенны в Рим. Теперь спустя много лет я рад, что Бог дал мне возможность посетить его страну и замечательную столицу, познакомиться с прекрасной и мудрой царицей Кере-куо и поговорить с юным принцем Эллях — большим знатоком истории и традиций своего народа. Я поднимаю этот тост за взаимопонимание между правителями Гуннии и римских империй!

В перерывах между тостами царицы звучали песни разных народов, танцоры и музыканты демонстрировали свое искусство. Два шута вызвали веселье присутствующих своими нелепыми фигурами, гротескной одеждой, своими смешными жестами и речами на забавной смеси гуннского, готского и латинского языков.

***

Римляне вышли из дворца в полночь. Оказалось, что Онегез живет недалеко от них, и он пригласил их по римскому обычаю на «комиссарио» с фруктами и изысканным вином.

— Начинаю чувствовать себя в этой стране совсем свободно, — сказал Орест. — Много необычного, например, эти деревянные многоугольные дома, но многое почти как у нас... Даже история.

Салвьен спросил:

— Почему, действительно, дома здесь многоугольные?

Онегез задумался:

— Это традиция... Для увеличения площади строений.... Никогда об этом не задумывался ... Гунны любят все круглое: столы, щиты воинов, даже этот город.

Салвьен задал важный для него вопрос:

— Действительно ли они не любят и не умеют врать?

— А об этом я думал, — сказал Онегез. — Для них всегда было важно знать точно, что происходит даже в другом конце степи. Весть, которая передается на дальние расстояния через многих посредников, в степи всегда остается достоточно точной. Гуннская грамматика удивляет меня своей логичностью, например, у них нет этих бесчисленных исключений из правил как в наших языках.

— И неодушевленные предметы не делятся на мужчин и женщин, что меня просто шокирует в латинском языке, — сказала с улыбкой Айта. — Видимо, предки римлян верили, что предметы мужского рода могут жениться на предметах женского рода и иметь детей.

— Интересная гипотеза! — засмеялся Онегез.

— Я стесняюсь говорить по-латински, так как все время путаю роды, — объяснила Айта римлянам.

Салвьен сказал задумчиво:

— Таким образом, вы объясняете правдивость гуннов и четкость их грамматики тем, что они конный народ, живущий на громадной территории.

Онегез ответил убежденно:

— В основном этим. Этим же я объясняю практическое отсутствие в степи рабства — раб всегда может убежать от хозяина. У гуннов нет настоящего рабства. Слово «кул» или «кулут», которое часто переводится как «раб», отражает, конечно, определенную зависимость от своего хозяина. Кулы похожи на римских колонов, но понятие «раб» к ним совершенно не приложимо.

— А также равенство между женщинами и мужчинами, — добавила Айта.

Орест спросил:

— Думаете ли вы, что гунны и христиане верят в одного и того же бога?

Онегез посмотрел на свою жену и сказал:

— Гунны считают, что так же как Бог дал человеку много пальцев, точно так же он дал много путей к единому Богу.

Айта уточнила:

— Наши шаманы и священники всех религий обладают способностью общаться в той или иной степени с Богом. Поэтому мы уважаем все религии, интересуемся различными доктринами. Мы называем Бога Тангра, тем же словом наши поэты иногда называют небо. Но никто не может представить себе как выглядит Тангра. Попытки изображения Бога противоречат его небесному величию.

Все задумались. Салвьен почувствовал, что его глаза начинают закрываться. Он встрепенулся и открыл глаза. Орест встал:

— Спасибо большое за приятный вечер, спокойной ночи!

— Отдохните завтра хорошо. Послезавтра Праздник солнца. Он начинается со встречи восходящего солнца. Надо будет рано встать, чтобы дойти до места праздника за городом и занять свое место.